Психотилоз такой психотилоз :) Я тут мемуарчики написала - о памятном концерте Лакримозы 2006 года в клубе "Точка". Это был тот случай, когда ложка, как говорится, пришлась к обеду. Прям таки даже в самый разгар обеда =)
кстати говоря, запись содержит пафос и не рекомендуется людям с неперносимостью розовых соплей
*******
На концерт-2006 я попала аккурат между выпускным госэкзаменом и защитой бакалаврской. Даже еще точнее - в те пять дней, что были между госэкзаменом и получением оценок за него. В то время как весь курс изнывал и страдал у себя по домам, у меня состоялось одно из самых впечатляющих и ярких приключений в истории.
Несколько месяцев я пыталась достать билеты, но безуспешно: в Питере билетов на московские концерты не продавали, френды не откликались (да и не было их так много московских в те времена), интернету я не доверяла. В отчаянии я звонила в кассу московского клуба "Точка", и там, не вдаваясь в подробности, меня утешили тем, что билеты "точно будут" в день концерта. Утешение было призрачное, потому что я представляла количество желающих.
Вобщем, я уже почти смирилась с тем, что не видать мне Лакримозы, как своих ушей, и погрузилась с головой в сдачу последней университетской сессии. И тут, аккурат после госэкзамена, на нас с сестрой что-то накатило. Без всякой предварительной подготовки мы с ней выскочили из дому накануне концерта и отправились на Московский вокзал. Там мы завалились в кассу на тему, нет ли билетов на Москву. Билеты были. На самый отстойный - студенческий - поезд в истории, но всё же были. Ну мы и поехали.
Поезд ушел с вокзала в пол второго ночи. Вагоны были сидячие и продуваемые сквозняками со всех сторон. Свернувшись калачиками в жестких креслах, мы пытались хоть немного обогреться под своими прозрачными летними курточками, но победить холодрыгу нам так и не удалось до самого утра. Так, не спамши, мы прибыли в Москву.
Восемь утра. Первым делом с вокзала мы отправились на поиски "Точки", лелея слабую надежду, что касса клуба будет работать. Клуб обнаружился в... _самой_отдаленной_точке_ города, задвинутый в глубокие задворки за десятью заборами от Ленинского проспекта. Мы уже начали сомневаться, что стрелочки указателей ведут нас в нужном направлении, а не в какую-нибудь хексенообразную ловушку, как вдруг из-за поворота вынырнул ОН, вход в клуб. Последние метры к заветным дверям были огорожены изгородью "змейки", а сами двери были заперты. Пустынно, безжизненно, безлюдно.
Обломавшись с кассой, мы перешли к плану Б: отправиться на поиски пропитания, и подкрепив силы, вернуться к дверям клуба, занять место в первом ряду и ждать открытия кассы, дабы оказаться у неё первыми. Выбравшись на проспект, мы рассудили так: на столь большой магистрали не может не быть большого количества заведений; что-нибудь подходящее для нас, нищих питерцев, обязательно должно подыскаться. С этой мыслью мы двинусь в направлении маячащих в отдалении золотых куполов некой церквушки. Ведь чем ближе достопримечательность, тем выше концентрация заведений, не так ли? Каково было наше удивление, когда золотые купола "церквушки" оказались... Кремлем, неожиданно вынырнувшим из-за очередного поворота проспекта в тот момент, когда мы уже отчаялись допёхать до намеченной цели. В общем, поход закончился посещением Макдональда в Охотном ряду и занял у нас часа два-два с половиной. До сих пор удивляюсь, что на всем расстоянии от "Точки" до Кремля не нашлось ни одного человечного общепита.
Час дня. Когда мы вернулись к клубу, под дверью на изгороди уже сидела компания из четырех готов. Мы пристроились рядышком, вскоре разговорились. Мы стали рассказывать им о своих невзгодах и надеждах, о том, как приехали из Питера, имея лишь абстрактное обещание кассы, будто в день концерта должны быть билеты, и несколько реликвий, привезённых под впечатлением от слухов о предстоящей автограф-сессии. Реликвиями были труЪ-нуклеарбластовский немецкий дигипак Echos и распечатанная по случаю фотография. Готы наперебой утешали нас и рассказывали истории о том, как проникали на концерты, состроив глазки охранникам и приплатив администратору/работнику закулис. Обсуждали Лакримозу, swoon'ились, мыли косточки мало помалу прибывающему народу. Времени у нас было ну очень много - почитай целый день, заняться было решительно нечем, а потому я уже не упомню всего, о чем мы с ними поболтали за эти часы. Весёлые они ребята, эти готы, и жизнерадостные! Только благодаря им мы до самого конца не отчаялись и хранили надежду на успех.
Часа три дня. День выдался солнечный, но нежаркий, очень приятный. А оградки перед клубом поработали отличным седалищем, даже несмотря на то что из клуба изредка выползал кто-нибудь охранникообразный и пытался согнать седоков.
Сборище под дверями постепенно росло. Часам к пяти скопился уже колоссальный хвост, но мы, к счастью, оказались в самой его голове. Охрана клуба заперла калитки в оградах, преграждающих подступы к клубу, дабы избежать столпотворения. С противоположной стороны от очереди к клубу подъехал микроавтобус, и часть готов помчалась туда, сверкая пятками; но их поймали за хвост и поставили на место.
Шесть часов. Наконец, клуб открылся и начался запуск народа. И тут случилась беда: появившиеся охранники и, решительно выгнав сборище за границы "змейки", перестроили толпу по своему усмотрению, и мы с сестрой оказались не то что первыми, но даже не в первом и не во втором десятке. Охранники были необычайно строги. Расставив всех в колонну, они запретили кому бы то ни было сходить со своего места и тем более меняться местами; и затем начали запускать группы по 10-20 человек.
После исчезновения второй группы в дверях, в душе начало подниматься чОрное и готичное отчаяние. Народ, особенно те, что были прежде в первых рядах, роптал, но на них лишь сурово прикрикивали и грозились особо буйных отправить за калитку.
Потом чуть не случилась еще одна беда: вышел очередной охранник и громко объявил, что в клуб сначала пропустят всех, кто без сумочек. С этих слов у нас сердца ушли в пятки: ведь сколько народу пришло сюда налегке! И нам придется ВСЕХ пропустить? К счастью, сумчатых оказалось слишком много. Началось восстание. Раздались вопли о том, что это нечестно, несправедливо и вообще нафиг надо; отдельные вопли переросли в шквал, который уже не могли заглушить угрозы выдворения за калитку. Охрана перешла от угроз к их реализации; но народ поднялся на защиту своих. Дело катилось прямиком к битве. К счастью, охрана в последний момент сдалась. Недовольно крикнув "Мы же вам как лучше хотим!", они возобновили запуск в порядке очереди.
Уже не помню, в которой группе мы проникли к клуб. Возможно, в четвертой. Впрочем, всё это оказалось не важно.
Преодолев все кордоны и пройдя обыски, я буквально уперлась носом в кассу - которая не подавала признаков жизни и была закрыта гигантской вывеской "БИЛЕТОВ НЕТ".
То, что я испытала в тот миг, было даже не отчаянием, нет, а гигантской, раскинувшейся на всю Вселенную растерянностью. Я стояла перед кассой, как вкопанная, с опустившимися руками и отвисшей челюстью, и тупо созерцала надпись, а в голове роились сумбурные мысли, среди которых иногда проскакивали смутные воспоминания о рассказах приятелей-готов. Вскоре рядом со мной стояла сестра, и по ее виду я примерно догадываюсь, на что была сама похожа в тот момент.
А потом я заметила в паре-тройке метров от себя (видимо, я начала к тому моменту озираться по сторонам) неприметный закуток в стене, а в закутке сидел некий дяденька, а перед дяденькой лежала большая учетная книга. К дяденьке подходили посетители, что-то говорили ему, он заглядывал в свою книгу, что-то сверял в ней, а потом ставил на запястье посетителю штампик. Посетитель показывал штампик охраннику и проходил в клуб. И тут меня ударила молния. До того момента я ни за что бы ни подумала, что способна на то, что сделала. Я взяла сестру за руку и подошла с ней к дяденьке. Состроив большие глупые девичьи глазки, похлопав ресничками и изобразив на лице всю бездну наивности и отчаяния, я сказала ему:
- Помогите, пожалуйста! Что же нам теперь делать? Мы приехали из Питера, потому что позвонили в кассу и нам сказали, что билеты будут; а билетов нет!
Наша последняя надежда смерила нас полным недоверия взглядом. Видимо, он, как и мы, прекрасно понимал, сколь глупо было верить подобным утверждениям кассы. Выдержав паузу (всё это время мы старательно делали кавайное лицо), он сказал голосом, полным скепсиса:
- Из Питера приехали, значит? А билеты показать можете?
Мы полезли в сумочки за билетами. Во внутричерепном пространстве случился армагеддец, лишь только на горизонте замаячил призрачный шанс всё-таки попасть внутрь.
- Ладно, - перебил всемогущий админ. - Давайте 2 тысячи.
- С КАЖДОЙ??? - невольно вырвалось у меня, так как в голове промелькнула мысль, что он решил взять с нас, как за вип-зону (он-то раздавал проходки именно в вип, а мы рассчитывали попасть в партер, где билеты стоили по тысяче, и денег привезли без запаса).
- Да нет, просто две!
Я протянула две тысячи и завороженно созерцала, как он ставит на мою руку, и затем на руку сестры, заветную печатку.
С дикими воплями "УРАААА! ДА! ДА! ДА!" мы с сестрой бросились друг другу в объятия и прыгали и кружились по холлу клуба, пока не оказались около гардероба. Там мы немного пришли в себя, избавились от курточек и двинулись на поле брани.
Без пятнадцати семь. Теоретически, концерт должен начаться через 15 минут. В партере перед сценой, увы, уже накопилось три-четыре ряда зрителей. Это, на самом деле, действительно печально. Потому что на таких мероприятиях народ, стремясь оказаться поближе к сцене, перестает щадить кого бы то ни было, включая себя. Три-четыре ряда зрителей стояли сплошной стеной, сквозь которую решительно невозможно было просочиться. Положение усугублялось тем, что в "мясе" обычно собираются все, кто покрепче и повыше. Тем не менее, мы все еще надеялись и хотели увидеть Лакримозу вблизи, а потому подыскали наиболее приемлемую позицию из всего, что осталось, и заняли там оборону.
Естественно, в семь часов концерт не начался. Народ всё прибывал и прибывал, и теперь мы уже не могли бы отступить с занятой позиции, даже если бы захотели. Сцена едва проглядывала за стеной из плеч и голов впередистоящих рядов, и приходилось бороться за то, чтоб не потерять её из виду окончательно. Начались "волны". Мы с сестрой на первых порах пытались держаться друг за друга, но в какой-то момент нас растащили, и больше мы не смогли вернуться друг к другу до самого конца концерта. Сестра потом рассказала, что её с группкой девушек, в которой она очутилась, таки повалило одной из волн; не знаю, как она выбиралась.
Полвосьмого. Концерта до сих пор нет. Народ начинает кипятиться. В прямом смысле. Кондиционеры, подающие в зал свежий прохладный воздух, висят под потолком; воздух опускается нам на лица; но народ стоит такой плотной стеной, что не остается ни единой щелочки, которая пропустила бы воздух дальше вниз. А внизу копится жар тел. Вскоре партер превращается в сауну. Все тела вокруг покрываются обильной испариной. Одежда отсыревает, но это не помогает остудиться. Бедный, бедный дигипак... лишь каким-то чудом он пережил это. Жару добавляет постоянное напряжение, усилия, физическая борьба.
Около восьми. Начинаются скандирования. Сначала кричат: "Ла-кри-мо-за!". Потом "Ти-ло-Вульф!!. Потом "Дед-Мо-роз!" и "Сне-гу-ро-чка!". Немного обождали, покипятились молча.
Начало девятого. Скандирования возобновились. Крики "Ла-кри-мо-за!" плавно перерастают в "за---ли!". Сейчас это, может, покажется нецензурно и грубо, но в тот момент прозвучало весело и подбадривающе.
Быть может, за кулисами кто-то разъяснил Тиле, что за странные крики раздаются в зале. Потому что неожиданно, как гром с ясного неба, над залом прокатились первые ноты Intro. Четверть девятого (а может, и половина), и концерт - слава тебе, о Вселенная! - начался.
Intro, словно шквал, смело прочь полтора часа ожидания в адской толчее и пять часов висения под дверью. Народом, в том числе и мной, овладевает звериное веселье. Небывалый всплеск энергии толкает меня к сцене буквально напролом. Передо мной ненадолго открывается прямой обзор. Происходящее я помню довольно смутно; помню, что не разглядела толком людей, присутствующих на сцене, хотя не уверена, что вообще пыталась их разглядеть; а может, они не попадали в моё поле видимости. Моё внимание сосредоточилось на пустующем месте в самом центре сцены, и, помнится, я не слишком удивлялась, что оно пустует, я только ждала. Возможно, у меня уже просто не осталось способности и возможности мыслить для того, чтоб чему-то удивляться. Заиграла, кажется, "Ich Bin Der Brennande Komet". А потом я увидела то, что лишь немногим смертным дано было видеть (ц). Светлый образ такой красоты, какая попросту невозможна в живом существе, вдруг предстал передо мной, лучезарный и ослепительный. Он действительно, казалось, сиял изнутри. И я никогда не встречала ничего подобного в человеке. Никакие фотографии и видео не способны передать этого, и он стократно превосходил их всех - всё, что я видела до сих пор, как звёзды превосходят самоцветы земли (ц). Я вся ушла в созерцание, стараясь взять как можно больше от каждого мига, потому что вдруг поняла, что это, возможно, единственный шанс лицезреть такое в моей жизни, и что в любой момент всё может закончиться, когда меня поглотит и утащит бушующее фанатское море.
Где-то через полчаса мои силы начали сдавать. Я успела увидеть Анну Нурми, исполнившую песню Senses, но теперь сцена попадала в поле зрение лишь эпизодически и небольшими фрагментами. Кстати, трек-лист концерта был составлен на редкость удачно; даже в тех условиях я это понимала. Senses, одна из лучших песен Анны, нежная и задумчивая, прозвучала крайне уместно среди плазменной жгучки, разожженной Тило.
Потом меня окончательно оттеснили от сцены, и я перестала видеть происходящее. Вокруг меня сомкнулся колодец из торсов парней, возвышающихся надо мной почти на голову. Мне приходилось бороться уже не за ускользающее видение неземной красоты, а за элементарный глоток воздуха. Вскоре я поняла, что если немедленно не выберусь на простор, то рискую отключиться. Кого-то бессознательного уже вытащили на сцену и унесли, так что риск был не призрачный. Тогда я, собравшись с силами, стала решительно пробиваться назад.
Рядов через пять-десять толпа поразительно проредела. Здесь был воздух! И здесь был звук! Только тут до меня дошло, как же плохо в толчее слышно происходящее! Там попросту невозможно слушать, там всё уходит в битву. Здесь же я жадно глотала воздух и вся обратилась в слух. Хотя я точно помню, что из задних рядов сцену и Тило категорически не было видно, мне почему-то запомнилось, будто я продолжала видеть его. Я запомнила, как он улыбался, радовался, как он кричал "Спасибо! Спасибо вам!", и как лучились счастьем его глаза. Всеми нами - и теми, кто на сцене, и теми, кто в партере - овладела одинаковая небывалая, невозможная в обычных условиях радость. Как будто мы телепатически объединились в единое надсознание и раскручивали себя, как маховик.
Потом всё как-то незаметно закончилось. Я откочевала к барной стойке и наугад выбрала себе что-то прохладное из холодильника. Оно оказалось весьма позитивным, и я заказала второе такое же для сестры. Вскоре появилась и она, взмокшая и довольная, как и я. А потом появились и наши знакомые готы. В приподнятом настроении духа мы принялись коротать время, кочуя по клубу из зала в зал и периодически попивая чаек в баре. На танцполе, где недавно прошел концерт, гудела какая-то музычка, и маленькая толпа народу пыталась плясать, но подавляющее большинство посетителей клуба, как и мы, предавалась релаксации.
Часа через 3 мы спохватились, что автограф-сессии долговато нет, и отправились на разведку. И, к своему ужасу, обнаружили, что она полным ходом идёт в соседнем зале! Мы-то думали, что об её начале возвестит либо оживление в народе, либо какая-нибудь громкая связь, но ничего этого не было. Лакриребятки пристроились на балконе концертного зала за баррикадой из столов; на балкон с танцпола поднималось две лестницы, на одной из которых стояла очередь желающих, а по второй спускались обратно в зал осчастливленные. Мы встали в хвост очереди, надеясь, что сессия продлится еще достаточно долго и мы успеем достичь цели.
На сей раз наши надежды оправдались. Стоять пришлось, конечно, долго, но неиссякающий заряд позитива и хорошая компания помогли скоротать время, так что стояние не нервировало. И вот снова настал короткий миг, когда создание из света оказалось прямо передо мной.
Пока я подходила, кто-то за его спиной брякнул, видимо, что-то смешное, потому что он повернулся чуть в сторону и расцвел в сияющей улыбке, а потом перевел взгляд на меня и на мгновение посмотрел мне прямо в глаза. Кроме его глаз, в этот миг больше ничего не существовало, так они были прекрасны - две звезды, спустившиеся с неба на землю.
Теоретически, во время автограф-сессий можно пообщаться - что-нибудь сказать, вручить подарок и т.п., а Лакримоза, к тому же, ребята коммуникабельные и общение всячески приветствуют; но мой мозг был девственно пуст и не смог выдать даже элементарного "Спасибо". Я просто пододвинула поближе свой дигипак Echos. Тило, к счастью, опустил глаза; тогда и я смогла оторваться и посмотреть, как он рисует на дигипаке закорючку, которая будет подтверждать мне, что всё было наяву. О, зачем, зачем это было? "Пытки во тьме – вот угроза, страшившая меня, и она не остановила меня. Но я бы не пошел, знай я об опасности света и радости".
Потом по правилам мне положено было валить восвояси, что я и сделала. Борясь с девственной пустотой мозга, я попыталась найти глазами Анну, но безуспешно; в это время - видимо, из-за того, что я замешкалась - меня поймали за шкирку и спустили вниз по лестнице. Ну, не кубарем, конечно, а просто вежливо поставив на путь вниз в зал. Там адекватность восстановилась; ко мне присоединились сестра с приятелями, мы перегруппировались и пошли на второй приступ. Ведь мой дигипак пока еще оставался без анниной закорючки!
Но так уж вышло, что аккурат когда подошла наша очередь во второй раз, лакриребятки решили закругляться. Тило улетучился, и мы его не увидели, но Анна пока ещё задержалась на минутку. Я поняла, что это мой последний шанс, прыгнула к ней и жестами упросила не оставлять мою реликвию недоукрашенной. Эта закорючечка была последней, которую она нарисовала в тот вечер.
На сим прекрасное закончилось, и мы, полностью удовлетворенные и напитавшиеся до отвалу, смогли, наконец, нормально расслабиться. Метро мы давно уже прошляпили - оно закрылось в час ночи; но провести остаток ночи в клубе нас ни коим образом не напрягало: публика была адекватная, охрана благожелательная, а громкость музыки вполне терпимая. Мы еще немного (насколько позволяли деньги) попили чайку и покочевали по залам, и, наконец, осели в холле клуба. Тут было свежо, достаточно безлюдно, стояло много скамеек, а музыка доносилась приглушенно. На скамейках я, сестра и готка по имени Mortha, с которой мы стали уже почти что друзьями, пристроились спать.
Но ко мне сон почему-то не шел. Девчонки вроде как дрыхли, задействовав меня в качестве подушки; я же витала в других измерениях, не оставляя, впрочем, попыток задремать. Время тянулось долго, но незаметно, едва откладываясь в памяти. На рассвете дня, нам, безмятежно отдыхающем в холле гостеприимного клуба, добрая судьба тех времён послала последний подарочек. Перед моим сонно-невидящим взором, устремленным через пространство холла куда-то в далёкие дали, вдруг прошествовала Лакримоза в полном составе. Прямо как в "Правдивой лжи": "И как ты собираешься выходить?" - "Просто. Через главный выход".
Реакция у меня была тотально заторможена, и пока я соображала, что это, Лакри успела скрыться за входной дверью клуба. Наконец, я схватила подружек за шкирки, скомандовала "Вперед!" и вытащила их на улицу. Уже рассвело. Лакримоза погружалась в свой микроавтобус, окруженная маленькой стайкой поклонников; все мило улыбались и махали друг другу лапами на прощание. Мы тоже помахали лапами, улыбнулись и, посмотрев вслед отбывающему автобусу, поплыли в сторону метро.
До вокзала добрались без приключений. Попугали ранних пассажиров своими чёрными и шипастыми прикидами, над чем прикалывались в дороге. С Morth'ой расстались хорошими друзьями, предварительно обменявшись телефонами на случай повторения приключений.
Но на вокзале же нас ждал тотальный армагеддец. Оказалось, что единственные билеты на Питер, имеющиеся в наличии - снова на "студенческий" поезд, и отправляется он в 8 вечера, а в Питер прибывает в 5 утра!!!
Мы посыпали проклятиями, покачали права, несколько раз ходили в кассу в надежде, что появятся билеты в плацкарт - ведь мы провели почти без сна уже двое суток! Мы надеялись, что в день отъезда билеты могут появиться, так как не может быть такого, чтоб никто их не вернул. Но всё безнадёжно. Смирившись со своей судьбой, мы-таки взяли билеты в эконом-поезд и отправились в зал ожидания коротать день. Там мы бесцеремонно разлеглись на скамейках дрыхнуть. Хотя сон снова не шел, сил сидеть и тем более идти гулять уже не осталось, и поэтому мы усердно изображали спящих. По правилам залов ожидания это, вообще-то, запрещено. Смотрительница зала подходила к нам раз, другой, приводила нас в сидячее положение, с каждым разом негодуя всё больше и больше. Но мы растягивались обратно чрез пару минут после того, как она удалялась. В конце концов она подошла к нам с охранником, явно вознамерившись спровадить нас куда подальше, и потребовала предъявить билеты. Не знаю, за кого она нас приняла, но, видимо, не за культурных пассажиров. Тем не менее, билеты оказались при нас, а разъяснение нашего положения подействовало смягчающе, и нам разрешили остаться, запретив, впрочем, лежать на скамейках. Тогда мы с сестрой пристроились на соседние сидения и легли друг на друга валетом, и в таком положении оставались до восьми вечера.
Ближе к поеду, как это ни странно, в нас снова появились силы и бодрость. Мы погрузились в поезд, воодушевленные мыслью о том, что ещё каких-то 9 часов, и мы сможем, наконец, по-настоящему выспаться в больших мягких постелях.
В вагоне на местах прямо перед нами какие-то пацаны ехали в Питер праздновать получение дипломов. У них было отличное настроение, у нас тоже; они принялись с нами знакомиться, мы не имели ничего против. Мы разболтались и за этим занятием провели всю поездку, съев мозги остальному населению вагона, которое в конечном счете выдворило нас в тамбур. Но в хорошей компании в тамбуре было куда уютнее и веселее, чем наедине с собой в жестких креслах "студенческого" поезда. До кучи, у парней нашлось при себе шампанское и еда (!), которыми они не преминули нас угостить, за что вечная им хвала :)
Мы и не заметили, как за окнами вагона появились родные пригороды, а там уж и конец пути. В Петербурге в пять утра уже вовсю поднимался день, но людей еще никого не было. Город стоял залит солнцем, прекрасен и пуст. Мы пошли домой пешком, ведь транспорт еще не ходил, а метро открывалось только через час: на своих двоих получится быстрее. И так на восходе четвертого дня мы вернулись домой.
_____
PS Следует учесть, что до этого момента я еще не была настоящей фанаткой Тило. Конечно, я была уже увлечена творчеством; Лакримоза чуть меньше года как оккупировала мои колонки, и я занималась собирательством фоток, видюшек и интервью, так что видимость имела вполне лакрифанскую. Но в душе, суммируя всё, что видела и вычитывала в источниках, была уверена в том, что Тило позёр и наглый, самовлюбленный нахал в терминальной стадии звёздной болезни. И на концерте ожидала увидеть высокомерие и гордыню. КАК ЖЕ Я ОБЛОМАЛАСЬ =)
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума